Галина Корол | 2025-12-26

Россия использует украинских детей с оккупированных территорий как инструмент международной пропаганды. Их даже отправляют в Северную Корею, одну из самых закрытых стран мира. Эти факты прозвучали 3 декабря на слушаниях в Сенате США.

О случаях вывоза украинских детей в лагеря так называемого «культурного обмена» в КНДР рассказала эксперт по международному праву и правовому анализу Регионального центра по правам человека (RCHR) Катерина Рашевская. Она представила фотоматериалы, подтверждающие поездки.

Рашевская привела в пример 12-летнего мальчика из оккупированной Донецкой области и 16-летнюю девочку из Симферополя (Крым). Согласно ее показаниям, детей вывезли в лагерь Сонгдовон, который находится примерно в 9 000 километров от их домов.

«В этом лагере детей учили "уничтожать японских милитаристов" и знакомили с корейскими ветеранами, которые в 1968 году напали на американский корабль "Пуэбло", убив и ранив девять американских солдат», — рассказала она в своем выступлении в Сенате.

Дипломатия руками детей

Российские власти открыто поддерживают подобные поездки. В официальных сообщениях говорится, что «визит в КНДР делегации детей из движения "Первые" является важным шагом в развитии народной дипломатии».

По словам Рашевской, за формулировками о «культурном обмене» скрывается совсем иная цель.

«Хотя такие визиты подаются как "культурный обмен", на самом деле они представляют собой "детскую дипломатию", которая фактически легитимизирует тоталитарный режим в Северной Корее», — поясняет она в разговоре с «Контуром».

Особенно показательно, что одним из соорганизаторов конкурса стал лагерь «Артек», расположенный в оккупированном Крыму. Для украинских детей участие втягивает их в сотрудничество с государством, которое открыто поддерживает войну России против Украины

«Все эти дети уже подверглись идеологическому воздействию и милитаризации. В таком виде они становятся удобным инструментом российской пропаганды», — подчеркивает Рашевская.

От десятков — к тысячам

Правозащитники утверждают, что используя детей с оккупированных территорий в международных «обменах», Россия стремится продемонстрировать, что эти дети якобы уже интегрированы в российское пространство и являются носителями «российской идентичности».

В 2024 году Региональный центр прав человека зафиксировал аналогичные поездки украинских детей в Индию и Китай. Тенденции, наблюдаемые в Беларуси, указывают на масштабность этой политики.

«В 2016 году речь шла всего о восьми украинских детях из оккупированной Донецкой области, вывезенных в Беларусь. В 2024 году нам удалось выявить уже 2 219 таких случаев», — говорит Рашевская.

По данным правозащитников, на сегодняшний день выявлено 165 лагерей перевоспитания , где украинские дети подвергаются милитаризации и русификации. Эти лагеря действуют как на временно оккупированных территориях Украины, так и в Российской Федерации, в Беларуси, а теперь и в Северной Корее.

Рашевская отметила, что участие в этих поездках не является добровольным.

«Мы фиксируем принуждение к посещению оккупационных школ, избежать милитаризации и индоктринации там невозможно», — подчеркивает она.

Военная подготовка без согласия

Отдельный пласт преступных злоупотреблений связан с военными и полувоенными лагерями, через которые проходит практически каждый ребенок с оккупированных территорий.

«Военные лагеря служат двум целям — это милитаризация и индоктринация ребенка», — говорит «Контуру» юридический директор благотворительного фонда Save Ukraine Мирослава Харченко.

Там происходит полная изоляция детей от их привычного образа жизни, их заставляют жить по армейским правилам.

«Им говорят: теперь ты в армии. Их заставляют чувствовать и вести себя как солдат», — говорит она.

По ее словам, в таких лагерях быстро формируется жесткая иерархия, которая ломает детскую психику.

«Дети понимают, что если они не подчинятся системе, то система их отвергнет. Они будут наказаны, они будут никому не нужны», — объясняет она.

Харченко подробно описывает опыт 17-летней сироты, возвращенной из Херсонской области, которая три недели провела в лагере «Авангард» в Волгограде. Девочка думала, что едет на море, но ее привезли в степь.

«Ее просто обманом вытащили из [приемной] семьи, — говорит Харченко.

Ей выдали военную форму и поселили в казарму. По ночам детей поднимали для физических наказаний.

«Инструктор мог посреди ночи зайти, разбудить детей и заставить делать по 150 приседаний, повторять лозунги, петь гимн [России]», — рассказывает Мирослава Харченко.

Детей также учили стрелять и обращаться с оружием. Особую опасность, по словам Харченко, представляют инструкторы, которые являются ветеранами войны.

«Я смотрю на этого ребенка и понимаю, что он полностью готов к бою», — добавила она.

Рашевская считает, что попытки публично оправдать «присвоение» и перевоспитание украинских детей являются частью более широкой политики.

«Наряду с политикой русификации украинских детей, это яркие проявления умысла геноцида — присвоить себе часть подрастающего поколения украинской нации и превратить этих детей в ее врагов», — говорит она.

«Ради денег»

За статистикой скрываются реальные семьи. Одна из них — история Анны Замышляевой и ее сына с тяжелой инвалидностью.

Антон родился на 34-й неделе. Родовая травма, кровоизлияние и тяжелое воспаление. В первые месяцы его жизни ребенку провели семь операций на головном мозге. Чтобы мальчик мог жить, ему установили два шунта для контроля давления. Затем последовали годы госпитализаций и постоянного наблюдения.

Его состояние удалось стабилизировать настолько, что он смог пойти в школу, но к 12 годам болезнь прогрессировала. Из-за хрупкости костей Антон дважды ломал ноги буквально на ровном месте.

Не имея возможности ухаживать за ним дома, Анна поместила сына в Олешковский детский интернат под Херсоном, одно из лучших учреждений для детей с нарушениями развития в Украине.

В последний раз она видела своего сына в конце 2021 года, незадолго до полномасштабного вторжения России. Когда началась оккупация, у нее поначалу была связь с интернатом по телефону.

«Они прислали мне фотографии, на которых было видно, что все в порядке, есть что поесть, тепло, есть лекарства», — рассказала она в интервью изданию New Lines Magazine в октябре прошлого года.

Однако в какой-то момент связь исчезла. Вскоре Замышляева узнала, что оккупационные власти начали вывозить из города воспитанников интерната. Сначала забрали тех, кто ходит, потом — более тяжелых.

В итоге всех разделили по возрасту: тех, кому нет 18, оставили в Скадовске, а тех, кто старше — как Антон — без спроса и разрешения родственников, распределили по психоневрологическим интернатам и домам престарелых вглубь оккупированных территорий и в Россию.

Сейчас Антону 23 года. О его местонахождении до сих пор нет никаких официальных данных.

«Я не знаю, что с ним происходит: насколько функционирует его мозг, как компенсируют его потребности, потому что давление у него повышалось еще до начала полномасштабной войны», — сказала Замышляева журналистам.

На вопрос о том, зачем России больной ребенок, Анна отвечает просто: деньги. По ее словам, на счетах детей с инвалидностью накопились значительные средства, доступ к которым скорее всего перешел к «попечителям» из оккупации.

«Я не видела своего сына уже почти четыре года. Я не знаю, жив ли он, — рассказала Замышляева изданию RFI в ноябре. — Но я ищу его каждый день, потому что ни одна мать никогда не должна быть вынуждена терять надежду».