Ольга Чепиль | 2025-06-26

В периоды открытости правда меняла облик наций. В последние годы существования Советского Союза волна неподверженных цензуре репортажей позволила обществу по-новому взглянуть на свою страну и помогла сбросить режим.

Сегодня та же сила правды бросает вызов России Владимира Путина, где государственный аппарат контролирует то, что люди видят и слышат.

Системная дезинформация

Даже после распада СССР тактика дезинформации осталась в силе. В 1990-е годы советские методы продолжали действовать как внутри России, так и за ее пределами. Об этом рассказывает «Контуру» Татьяна Янкелевич, бывший директор Сахаровской программы по правам человека в Гарвардском университете.

Ее отчимом был Андрей Сахаров, ученый, правозащитник, нобелевский лауреат, ставший внутренним критиком советской системы. Он критиковал подавление прав человека в СССР, войну в Афганистане, и само устройство тоталитарного государства.

Кампания против Сахарова — это один из самых показательных примеров советской дезинформации. В 1980-е годы спецслужбы при участии лояльных журналистов создавали фальшивые видео и поддельные документы, чтобы подорвать его репутацию за рубежом.

«Фальсифицировались переписки, видеоматериалы, письма. Все монтировалось, собиралось из разных ситуаций и продавалось западной прессе не ради денег, а чтобы демобилизовать усилия в защиту Сахарова», — вспоминает Татьяна Янкелевич.

Врачи в Горьком (ныне Нижний Новгород), где Сахаров находился в ссылке, тайно делали видеозаписи и передавали их в КГБ.

«Это была не просто пропаганда — это была системная подмена реальности», — подчеркивает Янкелевич.

Целью было изолировать Сахарова и подавить всю правозащитную среду. Методы, примененные тогда, стали частью инструментария постсоветской пропаганды.

«Дезинформация была очень массированной. Трудно представить себе более наглядное свидетельство мощи советской пропагандистской машины», — говорит Татьяна Янкелевич.

Правда как катализатор

До конца 1980-х советские СМИ — газеты, телевидение, радио — освещали события исключительно в соответствии с партийной линией. Единственная допустимая точка зрения была государственная, и никакого несогласия с ней не допускалось.

«В Советском Союзе до перестройки было два телевизионных канала. Там были такие программы, что можно было заснуть: “Сельский час”, “Служу Советскому Союзу”», — рассказывает «Контуру» российский публицист, социолог Игорь Эйдман, которого в России признали «иноагентом» и теперь он живет в Берлине.

Ситуация начала меняться с появлением гласности, которую предложил Михаил Горбачев. Уровень цензуры тогда снизился, поощрялась открытость. Программа «Взгляд» положила конец советскому стилю подачи материалов своим динамичным освещением событий. Журнал «Огонек», некогда скучный еженедельник, стал публиковать дерзкие политические комментарии и расследования.

«Когда началась перестройка, цензура ослабла, а потом вообще исчезла. Был карт-бланш на появление острых, живых программ», — говорит Эйдман.

Советские люди впервые получили возможность узнавать мнения, отличные от официальных, и другую версию истории страны.

Западные телеканалы, включая CNN, стали важнейшими свидетелями событий августа 1991 года. Кадры, где Борис Ельцин стоит на танке перед Белым домом, обошли весь мир, отмечая переломный момент: впервые за десятилетия Кремль больше не контролировал информацию.

«Начала формироваться независимая или относительно независимая российская журналистика, в том числе и тележурналистика», — характеризует те времена Эйдман.

Однако за правду пришлось заплатить высокую цену. Распад старой системы привел к экономическому хаосу, идеологическому вакууму и росту неравенства. На смену партийной вертикали пришла олигархическая.

«Появление олигархов стало следствием шоковой терапии. Этот “хищнический капитализм” породил социальный дарвинизм и нищету», — сказал «Контуру» австрийский политолог Грегор Разумовский, изучающий российско-украинские отношения более трех десятилетий.

По его словам, этот «хищнический капитализм» разрушил прежние экономические ориентиры и породил новую социальную реальность. Массовая нищета, безработица и обесценивание сбережений резко контрастировали с неожиданной роскошью, демонстрируемой новой элитой.

«Провал ваучерной системы позволил узкой элите монополизировать государственную собственность», — отмечает Разумовский, говоря о раскритикованной приватизации советских экономических активов.

Тогда плохо информированные или просто нуждавшиеся в деньгах граждане за копейки отдавали свои доли в советских предприятиях нарождавшимся олигархам.

Приватизация «породила миллионеров и миллиардеров, которые часто не имели ни опыта, ни намерения развивать полученные ими предприятия», утверждает Разумовский.

От свободы к монополии

После 1991 года телевидение стало ареной борьбы. Свобода слова появилась, но только на время. Олигархи купили каналы ради влияния. НТВ при Владимире Гусинском, бизнесмене и медиамагнате, позволял себе независимую повестку. Канал ОРТ, где ключевую роль играл Борис Березовский, влиятельный предприниматель и политический игрок, балансировал между журналистикой и интересами власти.

«Свободы в 90-е было больше. Но СМИ не были полностью свободны — они служили своим хозяевам», — считает Эйдман.

Переломным моментом стала Первая чеченская война (1994–1996). Россияне впервые увидели разрушенные города, тела солдат, протесты матерей. В эфире, в том числе на федеральных каналах, звучала критика в адрес власти.

«Тогда государство не контролировало телевидение. НТВ и независимые журналисты жестко критиковали войну», — объясняет Эйдман.

Но это длилось недолго. С началом Второй чеченской войны (1999) журналистов к фронту почти не допускали.

«СМИ поприжали. Особенно активно после того, как Путин, придя к власти, довольно быстро разгромил НТВ», — сказал Эйдман.

С приходом Путина в 2000 году начался демонтаж свободы прессы.

«После нулевых телевидение в России монополизировало государство. Уничтожили НТВ, Гусинского выдавили, Березовского тоже. Остался один хозяин: Кремль», — говорит Эйдман.

Сегодня свободы слова почти не осталось, уверен он. Закон об «иностранных агентах», уголовные дела, цензура вернули методы подавления советской поры.

«Остались только те, кто обслуживает Путина. Все остальные уехали или молчат», — резюмирует Эйдман.

Теперь у Кремля есть новые инструменты: цифровой надзор, фильтрация интернета, запрет на независимые СМИ и контроль над соцсетями.

По мнению Янкелевич, сегодняшние действия Кремля, в частности в Украине — это преступление .

«Люди, которые этим занимаются, потеряли человеческий облик, но я не хочу никого демонизировать. Демонизируя, мы как будто оправдываем их действия. А я не хочу оправдывать их действия. Это преступники», — убеждена она.